МАРИНА
ЕРМАКОВА
ЕРМАКОВА
ЧАСТО ЛЮДИ
НЕДООЦЕНИВАЮТ
ПЕРЕГОВОРЫ
НЕДООЦЕНИВАЮТ
ПЕРЕГОВОРЫ
Независимый журнал студентов
Школы Бюро Горбунова
Школы Бюро Горбунова
Интервью
КТО СТУДЕНТ
О журнале
Работа
Школа редакторов 15 поток
Смм-менеджер регионального медиахолдинга о том, как школа помогает на работе и дома, почему важно проговаривать эмоции и как проводить опросы на улице, чтобы люди не убегали.
Постоянно. Все вокруг — это переговоры. Мы договариваемся о том, какую футболку надеть ребенку. О том, кто пойдет в магазин за молоком. О том, кто будет ставить очередной пост на работе и нужно ли его ставить вообще. О том, когда запустить рекламу и когда это лучше сделать. О том, кто поговорит с заказчиком.
Правда, реальность не всегда соотносится с теорией. Если в Школе нас учат готовиться к переговорам, как к интервью, то в жизни все не так. К тебе просто подходит начальник и говорит: “Пойдем, переговорим”. И нужно сразу быть к этому готовым, держать в голове свои задачи, миссию и полезное действие. Наверное, искусство переговоров как раз и состоит в том, чтобы не теряться в новой ситуации.
Во время учебы в Школе я прочитала книгу Джима Кэмпа “Сначала скажите “нет”. И на меня она произвела вау-эффект, как, впрочем, и лекции по переговорам. Мне кажется, часто люди недооценивают переговоры. Потому что можно решить множество проблем в работе и в личной жизни, если разговаривать словами через рот.
Я себя оцениваю как нормального переговорщика. Когда меня что-то не устраивает, я подхожу к человеку, говорю ему об этом и получаю адекватную обратную связь. Но нет предела совершенству. На первой ступени Школы нам дали теорию, а практика будет потом. Ее нужно отрабатывать самостоятельно и целенаправленно.
Правда, реальность не всегда соотносится с теорией. Если в Школе нас учат готовиться к переговорам, как к интервью, то в жизни все не так. К тебе просто подходит начальник и говорит: “Пойдем, переговорим”. И нужно сразу быть к этому готовым, держать в голове свои задачи, миссию и полезное действие. Наверное, искусство переговоров как раз и состоит в том, чтобы не теряться в новой ситуации.
Во время учебы в Школе я прочитала книгу Джима Кэмпа “Сначала скажите “нет”. И на меня она произвела вау-эффект, как, впрочем, и лекции по переговорам. Мне кажется, часто люди недооценивают переговоры. Потому что можно решить множество проблем в работе и в личной жизни, если разговаривать словами через рот.
Я себя оцениваю как нормального переговорщика. Когда меня что-то не устраивает, я подхожу к человеку, говорю ему об этом и получаю адекватную обратную связь. Но нет предела совершенству. На первой ступени Школы нам дали теорию, а практика будет потом. Ее нужно отрабатывать самостоятельно и целенаправленно.
Как часто тебе приходится вести переговоры?
Смм-менеджер регионального медиахолдинга о том, как школа помогает на работе и дома, почему важно проговаривать эмоции и как проводить опросы на улице, чтобы люди не убегали.
Постоянно. Все вокруг — это переговоры. Мы договариваемся о том, какую футболку надеть ребенку. О том, кто пойдет в магазин за молоком. О том, кто будет ставить очередной пост на работе и нужно ли его ставить вообще. О том, когда запустить рекламу и когда это лучше сделать. О том, кто поговорит с заказчиком.
Правда, реальность не всегда соотносится с теорией. Если в Школе нас учат готовиться к переговорам, как к интервью, то в жизни все не так. К тебе просто подходит начальник и говорит: “Пойдем, переговорим”. И нужно сразу быть к этому готовым, держать в голове свои задачи, миссию и полезное действие. Наверное, искусство переговоров как раз и состоит в том, чтобы не теряться в новой ситуации.
Во время учебы в Школе я прочитала книгу Джима Кэмпа “Сначала скажите “нет”. И на меня она произвела вау-эффект, как, впрочем, и лекции по переговорам. Мне кажется, часто люди недооценивают переговоры. Потому что можно решить множество проблем в работе и в личной жизни, если разговаривать словами через рот.
Я себя оцениваю как нормального переговорщика. Когда меня что-то не устраивает, я подхожу к человеку, говорю ему об этом и получаю адекватную обратную связь. Но нет предела совершенству. На первой ступени Школы нам дали теорию, а практика будет потом. Ее нужно отрабатывать самостоятельно и целенаправленно.
Правда, реальность не всегда соотносится с теорией. Если в Школе нас учат готовиться к переговорам, как к интервью, то в жизни все не так. К тебе просто подходит начальник и говорит: “Пойдем, переговорим”. И нужно сразу быть к этому готовым, держать в голове свои задачи, миссию и полезное действие. Наверное, искусство переговоров как раз и состоит в том, чтобы не теряться в новой ситуации.
Во время учебы в Школе я прочитала книгу Джима Кэмпа “Сначала скажите “нет”. И на меня она произвела вау-эффект, как, впрочем, и лекции по переговорам. Мне кажется, часто люди недооценивают переговоры. Потому что можно решить множество проблем в работе и в личной жизни, если разговаривать словами через рот.
Я себя оцениваю как нормального переговорщика. Когда меня что-то не устраивает, я подхожу к человеку, говорю ему об этом и получаю адекватную обратную связь. Но нет предела совершенству. На первой ступени Школы нам дали теорию, а практика будет потом. Ее нужно отрабатывать самостоятельно и целенаправленно.
Как часто тебе приходится вести переговоры?
Не могу сказать однозначно: и дома постоянно приходится обо всем договариваться, и на работе. Одно время я работала в коллекторском агентстве. Вот тогда я вела переговоры каждый день — примерно по три часа.
Правда, стоит разделять переговоры и обмен репликами. Например, у новостников нашей редакции есть чат. В него они быстро забрасывают инфоповоды — новости, которые произошли в городе: ДТП, взрыв, открытие новой школы, прорыв канализации. Они обмениваются репликами по поводу того, например, в какое время ставить новость в ленту. Тут переговоров нет. А вот когда мы начинаем с редактором выяснять, как подать новость в соцсети, это уже переговоры.
Правда, стоит разделять переговоры и обмен репликами. Например, у новостников нашей редакции есть чат. В него они быстро забрасывают инфоповоды — новости, которые произошли в городе: ДТП, взрыв, открытие новой школы, прорыв канализации. Они обмениваются репликами по поводу того, например, в какое время ставить новость в ленту. Тут переговоров нет. А вот когда мы начинаем с редактором выяснять, как подать новость в соцсети, это уже переговоры.
Чем ты занимаешься?
Каких переговоров в твоей жизни больше: по рабочим или по личным делам?
Я работаю в региональном медиахолдинге смм-специалистом. В холдинг входят областные издания и 32 районных СМИ. У нас есть штат журналистов и обозревателей, которые пишут новости, репортажи и обзоры о том, что происходит в городе и в регионе. А я веду соцсети головного портала. Я выбираю, какие материалы и в какие соцсети ставить, в какой форме подать. Пишу посты, подводки к материалам, провожу конкурсы и опросы. Я могу запилить короткий ролик или сделать подборку по теме в зависимости от контента.
Моя цель — перевести людей либо на сайт портала, либо оставить их на своей площадке, чтобы они активно комментировали материал, лайкали его, давали обратную связь. Правда, сейчас соцсетей осталось меньше: только “Вконтакте”, “Одноклассники” и Телеграм. Остальные площадки мы не ведем.
Моя цель — перевести людей либо на сайт портала, либо оставить их на своей площадке, чтобы они активно комментировали материал, лайкали его, давали обратную связь. Правда, сейчас соцсетей осталось меньше: только “Вконтакте”, “Одноклассники” и Телеграм. Остальные площадки мы не ведем.
Не могу сказать однозначно: и дома постоянно приходится обо всем договариваться, и на работе. Одно время я работала в коллекторском агентстве. Вот тогда я вела переговоры каждый день — примерно по три часа.
Правда, стоит разделять переговоры и обмен репликами. Например, у новостников нашей редакции есть чат. В него они быстро забрасывают инфоповоды — новости, которые произошли в городе: ДТП, взрыв, открытие новой школы, прорыв канализации. Они обмениваются репликами по поводу того, например, в какое время ставить новость в ленту. Тут переговоров нет. А вот когда мы начинаем с редактором выяснять, как подать новость в соцсети, это уже переговоры.
Правда, стоит разделять переговоры и обмен репликами. Например, у новостников нашей редакции есть чат. В него они быстро забрасывают инфоповоды — новости, которые произошли в городе: ДТП, взрыв, открытие новой школы, прорыв канализации. Они обмениваются репликами по поводу того, например, в какое время ставить новость в ленту. Тут переговоров нет. А вот когда мы начинаем с редактором выяснять, как подать новость в соцсети, это уже переговоры.
Чем ты занимаешься?
Каких переговоров в твоей жизни больше: по рабочим или по личным делам?
Я работаю в региональном медиахолдинге смм-специалистом. В холдинг входят областные издания и 32 районных СМИ. У нас есть штат журналистов и обозревателей, которые пишут новости, репортажи и обзоры о том, что происходит в городе и в регионе. А я веду соцсети головного портала.
Я выбираю, какие материалы и в какие соцсети ставить, в какой форме подать. Пишу посты, подводки к материалам, провожу конкурсы и опросы. Я могу запилить короткий ролик или сделать подборку по теме в зависимости от контента.
Моя цель — перевести людей либо на сайт портала, либо оставить их на своей площадке, чтобы они активно комментировали материал, лайкали его, давали обратную связь. Правда, сейчас соцсетей осталось меньше: только “Вконтакте”, “Одноклассники” и Телеграм. Остальные площадки мы не ведем.
Я выбираю, какие материалы и в какие соцсети ставить, в какой форме подать. Пишу посты, подводки к материалам, провожу конкурсы и опросы. Я могу запилить короткий ролик или сделать подборку по теме в зависимости от контента.
Моя цель — перевести людей либо на сайт портала, либо оставить их на своей площадке, чтобы они активно комментировали материал, лайкали его, давали обратную связь. Правда, сейчас соцсетей осталось меньше: только “Вконтакте”, “Одноклассники” и Телеграм. Остальные площадки мы не ведем.
Семья — это место, где постоянно нужно договариваться
Семья — это место, где постоянно нужно договариваться
Наши редакторы убеждены, что хороший контент невозможно сделать онлайн. Я с этим не согласна: по-моему, это позиция староверов. Есть люди, которые любят читать бумажные книги, потому что им нужны запах бумаги и тактильность. Это люди другого поколения, им важна форма взаимодействия: чтобы можно было с человеком поговорить, что-то показать просто взглядом, невербально.
Небольшое отступление. В 2009 году на первом курсе журфака я пришла на практику в подобное издание и встретилась вот с таким редактором-старовером. Это был главный редактор в районной газете города с населением 60 тысяч человек. Он был уверен, что невозможно написать хороший текст на компьютере: материал получится бездушным, в нем не будет никакой ценности. Редактор советовал брать ручку и писать от руки. Хотя все все журналисты редакции уже работали с компьютером, проблем с техникой не было. Это меня повеселило. Тем более, что сотрудники редакции игнорировали этот совет и писали все на компьютере.
Пандемия не изменила подход к работе в нашей редакции. Редактор новостей, мой ровесник, кстати, по-прежнему уверен: лучше не работать онлайн. Он видит, как его новостники работают удаленно, и ему это не нравится. Я думаю, можно выстроить работу и в онлайне, это не проблема. Но есть конкретные люди и конкретная практика: если у этого руководителя лучше идут переговоры офлайн, если ему так удобнее ставить задачу, если результат получается лучше и быстрее, значит надо работать так.
Небольшое отступление. В 2009 году на первом курсе журфака я пришла на практику в подобное издание и встретилась вот с таким редактором-старовером. Это был главный редактор в районной газете города с населением 60 тысяч человек. Он был уверен, что невозможно написать хороший текст на компьютере: материал получится бездушным, в нем не будет никакой ценности. Редактор советовал брать ручку и писать от руки. Хотя все все журналисты редакции уже работали с компьютером, проблем с техникой не было. Это меня повеселило. Тем более, что сотрудники редакции игнорировали этот совет и писали все на компьютере.
Пандемия не изменила подход к работе в нашей редакции. Редактор новостей, мой ровесник, кстати, по-прежнему уверен: лучше не работать онлайн. Он видит, как его новостники работают удаленно, и ему это не нравится. Я думаю, можно выстроить работу и в онлайне, это не проблема. Но есть конкретные люди и конкретная практика: если у этого руководителя лучше идут переговоры офлайн, если ему так удобнее ставить задачу, если результат получается лучше и быстрее, значит надо работать так.
Как проходят эти переговоры: устно или письменно? Изменила ли что-то пандемия?
Наши редакторы убеждены, что хороший контент невозможно сделать онлайн. Я с этим не согласна: по-моему, это позиция староверов. Есть люди, которые любят читать бумажные книги, потому что им нужны запах бумаги и тактильность. Это люди другого поколения, им важна форма взаимодействия: чтобы можно было с человеком поговорить, что-то показать просто взглядом, невербально.
Небольшое отступление. В 2009 году на первом курсе журфака я пришла на практику в подобное издание и встретилась вот с таким редактором-старовером. Это был главный редактор в районной газете города с населением 60 тысяч человек.
Он был уверен, что невозможно написать хороший текст на компьютере: материал получится бездушным, в нем не будет никакой ценности. Редактор советовал брать ручку и писать от руки. Хотя все все журналисты редакции уже работали с компьютером, проблем с техникой не было. Это меня повеселило. Тем более, что сотрудники редакции игнорировали этот совет и писали все на компьютере.
Пандемия не изменила подход к работе в нашей редакции. Редактор новостей, мой ровесник, кстати, по-прежнему уверен: лучше не работать онлайн. Он видит, как его новостники работают удаленно, и ему это не нравится.
Я думаю, можно выстроить работу и в онлайне, это не проблема. Но есть конкретные люди и конкретная практика: если у этого руководителя лучше идут переговоры офлайн, если ему так удобнее ставить задачу, если результат получается лучше и быстрее, значит надо работать так.
Небольшое отступление. В 2009 году на первом курсе журфака я пришла на практику в подобное издание и встретилась вот с таким редактором-старовером. Это был главный редактор в районной газете города с населением 60 тысяч человек.
Он был уверен, что невозможно написать хороший текст на компьютере: материал получится бездушным, в нем не будет никакой ценности. Редактор советовал брать ручку и писать от руки. Хотя все все журналисты редакции уже работали с компьютером, проблем с техникой не было. Это меня повеселило. Тем более, что сотрудники редакции игнорировали этот совет и писали все на компьютере.
Пандемия не изменила подход к работе в нашей редакции. Редактор новостей, мой ровесник, кстати, по-прежнему уверен: лучше не работать онлайн. Он видит, как его новостники работают удаленно, и ему это не нравится.
Я думаю, можно выстроить работу и в онлайне, это не проблема. Но есть конкретные люди и конкретная практика: если у этого руководителя лучше идут переговоры офлайн, если ему так удобнее ставить задачу, если результат получается лучше и быстрее, значит надо работать так.
Как проходят эти переговоры: устно или письменно? Изменила ли что-то пандемия?
Так выглядит мое рабочее место в опенспейсе: наше руководство не признает удаленку
Так выглядит мое рабочее место в опенспейсе: наше руководство не признает удаленку
Мне кажется, я легко считываю эмоции собеседника. Наверное, это идет из разговоров с детьми. Неизгладимое впечатление в плане переговоров произвела на меня книга психолога Юлии Гиппенрейтер “Общаться с ребенком. Как?”. Это книга про ненасильственное общение, про то, как формулировать свои мысли, про разговор с ребенком и взрослым. Автор использует “я-сообщения”, “ты-сообщения”, рассказывает, как снижать интенсивность эмоций, напоминает, что человеку нужно проговаривать его эмоции. Все это очень помогает в переговорах.
Я постоянно практикую это со своим ребенком уже шесть лет. Например, сын говорит мне с утра: “Я не хочу идти в садик, оставь меня дома. Я лучше буду один, я тут посижу”. Я начинаю проговаривать его эмоции, используя утвердительный сообщения: “Я понимаю, тебе там не нравится. Ты наверняка там с кем-то поругался”. Тут выясняется, что ребенку не нравится мальчик из его группы, Вадим, они дерутся. Продолжаю выяснять причину. Оказывается, драка произошла из-за игрушки, после чего сына поставили в угол, где он стоял один. Причина нежелания идти в сад ясна. Говорить становится проще. И тут нужно не давить, не заставлять через силу, не принуждать.
Часто на улицах я вижу, как эмоционально взрослые реагируют на выпады детей, когда те истерят, плачут, валяются на полу. Особенно это неприятно под чужими взглядами. Очень сложно собраться и помнить о своей миссии. А когда проговариваешь человеку его эмоции, их интенсивность снижается. Я смотрю и пытаюсь настроиться на него, понять, что он чувствует. Когда эмоции очень интенсивные, это мешает переговорам. И важно их проговорить, чтобы можно было к чему-то прийти и конструктивно общаться. Это касается не только детей, но и взрослых.
Я постоянно практикую это со своим ребенком уже шесть лет. Например, сын говорит мне с утра: “Я не хочу идти в садик, оставь меня дома. Я лучше буду один, я тут посижу”. Я начинаю проговаривать его эмоции, используя утвердительный сообщения: “Я понимаю, тебе там не нравится. Ты наверняка там с кем-то поругался”. Тут выясняется, что ребенку не нравится мальчик из его группы, Вадим, они дерутся. Продолжаю выяснять причину. Оказывается, драка произошла из-за игрушки, после чего сына поставили в угол, где он стоял один. Причина нежелания идти в сад ясна. Говорить становится проще. И тут нужно не давить, не заставлять через силу, не принуждать.
Часто на улицах я вижу, как эмоционально взрослые реагируют на выпады детей, когда те истерят, плачут, валяются на полу. Особенно это неприятно под чужими взглядами. Очень сложно собраться и помнить о своей миссии. А когда проговариваешь человеку его эмоции, их интенсивность снижается. Я смотрю и пытаюсь настроиться на него, понять, что он чувствует. Когда эмоции очень интенсивные, это мешает переговорам. И важно их проговорить, чтобы можно было к чему-то прийти и конструктивно общаться. Это касается не только детей, но и взрослых.
Что тебе лучше всего удается на переговорах и почему?
Мне кажется, я легко считываю эмоции собеседника. Наверное, это идет из разговоров с детьми. Неизгладимое впечатление в плане переговоров произвела на меня книга психолога Юлии Гиппенрейтер “Общаться с ребенком. Как?”. Это книга про ненасильственное общение, про то, как формулировать свои мысли, про разговор с ребенком и взрослым. Автор использует “я-сообщения”, “ты-сообщения”, рассказывает, как снижать интенсивность эмоций, напоминает, что человеку нужно проговаривать его эмоции. Все это очень помогает в переговорах.
Я постоянно практикую это со своим ребенком уже шесть лет. Например, сын говорит мне с утра: “Я не хочу идти в садик, оставь меня дома. Я лучше буду один, я тут посижу”. Я начинаю проговаривать его эмоции, используя утвердительный сообщения: “Я понимаю, тебе там не нравится. Ты наверняка там с кем-то поругался”.
Тут выясняется, что ребенку не нравится мальчик из его группы, Вадим, они дерутся. Продолжаю выяснять причину. Оказывается, драка произошла из-за игрушки, после чего сына поставили в угол, где он стоял один. Причина нежелания идти в сад ясна. Говорить становится проще. И тут нужно не давить, не заставлять через силу, не принуждать.
Часто на улицах я вижу, как эмоционально взрослые реагируют на выпады детей, когда те истерят, плачут, валяются на полу. Особенно это неприятно под чужими взглядами. Очень сложно собраться и помнить о своей миссии. А когда проговариваешь человеку его эмоции, их интенсивность снижается.
Я смотрю и пытаюсь настроиться на него, понять, что он чувствует. Когда эмоции очень интенсивные, это мешает переговорам. И важно их проговорить, чтобы можно было к чему-то прийти и конструктивно общаться. Это касается не только детей, но и взрослых.
Я постоянно практикую это со своим ребенком уже шесть лет. Например, сын говорит мне с утра: “Я не хочу идти в садик, оставь меня дома. Я лучше буду один, я тут посижу”. Я начинаю проговаривать его эмоции, используя утвердительный сообщения: “Я понимаю, тебе там не нравится. Ты наверняка там с кем-то поругался”.
Тут выясняется, что ребенку не нравится мальчик из его группы, Вадим, они дерутся. Продолжаю выяснять причину. Оказывается, драка произошла из-за игрушки, после чего сына поставили в угол, где он стоял один. Причина нежелания идти в сад ясна. Говорить становится проще. И тут нужно не давить, не заставлять через силу, не принуждать.
Часто на улицах я вижу, как эмоционально взрослые реагируют на выпады детей, когда те истерят, плачут, валяются на полу. Особенно это неприятно под чужими взглядами. Очень сложно собраться и помнить о своей миссии. А когда проговариваешь человеку его эмоции, их интенсивность снижается.
Я смотрю и пытаюсь настроиться на него, понять, что он чувствует. Когда эмоции очень интенсивные, это мешает переговорам. И важно их проговорить, чтобы можно было к чему-то прийти и конструктивно общаться. Это касается не только детей, но и взрослых.
Что тебе лучше всего удается на переговорах и почему?
Когда проговариваешь человеку его эмоции, их интенсивность снижается
Допустим, я в супермаркете на кассе. Меня спрашивают, картой я буду расплачиваться или наличными. Я отвечаю. Это такой стандартный сценарий обмена репликами, который редко кто нарушает. А вот когда я хочу получить скидку, начинаются переговоры. Кстати, именно после лекций Ильи Синельникова я стала везде просить скидку. Разговор с продавцом на кассе завязывается: чтобы получить скидку, нужно воспользоваться скидочной картой. Чтобы получить ее, нужно купить товаров еще на 250 рублей. Тогда я интересуюсь, что у них есть на эту сумму. К таким переговорам не готовишься, но ты их инициируешь и контролируешь. А вот в общении с ребенком все сложнее: подключаются эмоциональные триггеры. Когда я вижу, что ребенок выходит на эмоции, надо замедлиться. Я бы сказала, что включение в переговоры — это осознанная коммуникация.
Как у тебя происходит это переключение?
Самое сложное — понять, что переговоры уже начались. Что тебя уже хотят продавить, что человек уже отстаивает свою позицию или манипулирует. Это уже не обмен репликами, а настоящие переговоры, и тебе нужно определиться, вспомнить свою миссию, то, что тебе важно знать о задаче. Этот момент бывает сложно отследить, потому что в обычной жизни вокруг человека, которые вступает в переговоры, не ставятся флажки, над его головой не загорается лампочка.
Что на переговорах для тебя самое сложное и почему?
Когда проговариваешь человеку его эмоции, их интенсивность снижается
Допустим, я в супермаркете на кассе. Меня спрашивают, картой я буду расплачиваться или наличными. Я отвечаю. Это такой стандартный сценарий обмена репликами, который редко кто нарушает. А вот когда я хочу получить скидку, начинаются переговоры.
Кстати, именно после лекций Ильи Синельникова я стала везде просить скидку. Разговор с продавцом на кассе завязывается: чтобы получить скидку, нужно воспользоваться скидочной картой. Чтобы получить ее, нужно купить товаров еще на 250 рублей. Тогда я интересуюсь, что у них есть на эту сумму. К таким переговорам не готовишься, но ты их инициируешь и контролируешь. А вот в общении с ребенком все сложнее: подключаются эмоциональные триггеры. Когда я вижу, что ребенок выходит на эмоции, надо замедлиться. Я бы сказала, что включение в переговоры — это осознанная коммуникация.
Кстати, именно после лекций Ильи Синельникова я стала везде просить скидку. Разговор с продавцом на кассе завязывается: чтобы получить скидку, нужно воспользоваться скидочной картой. Чтобы получить ее, нужно купить товаров еще на 250 рублей. Тогда я интересуюсь, что у них есть на эту сумму. К таким переговорам не готовишься, но ты их инициируешь и контролируешь. А вот в общении с ребенком все сложнее: подключаются эмоциональные триггеры. Когда я вижу, что ребенок выходит на эмоции, надо замедлиться. Я бы сказала, что включение в переговоры — это осознанная коммуникация.
Как у тебя происходит это переключение?
Самое сложное — понять, что переговоры уже начались. Что тебя уже хотят продавить, что человек уже отстаивает свою позицию или манипулирует. Это уже не обмен репликами, а настоящие переговоры, и тебе нужно определиться, вспомнить свою миссию, то, что тебе важно знать о задаче. Этот момент бывает сложно отследить, потому что в обычной жизни вокруг человека, которые вступает в переговоры, не ставятся флажки, над его головой не загорается лампочка.
Что на переговорах для тебя самое сложное и почему?
Сейчас на работе внезапных переговоров очень мало. Раньше, когда я работала журналистом, их было предостаточно. Это происходит, когда ищешь героя, когда договариваешься с ним и берешь у него интервью. А готовиться нужно обязательно. Нам на журфаке рассказывали историю, которую, думаю, преподаватель приводит студентам из курса в курс.
Для журналистов существует специальная часть мероприятия — пресс-подход. Это момент, когда журналисты задают вопросы одному человеку или нескольким. Часто журналисты готовят много вопросов и делят их между собой, чтобы вопросы достались всем. Если не я, то коллега точно задаст этот вопрос, и все узнают нужную информацию.
Итак, однажды девочка-студентка пришла на интервью к какому-то артисту. Она не подготовилась: не знала, кто этот человек, о чем его спросить. Но коллеги передали ей вопрос. И она спросила героя: “А правда ли, что вы возите с собой на гастроли орган?” Артист онемел. Как это — возить с собой орган? А она не знает ни что такое орган, ни к кому она обращается. Чтобы не попасть в такую ситуацию, всегда нужно искать информацию и о герое, и о том что он делает, узнать все по теме. Вообще в журналистской работе большую часть времени мы не берем интервью, а именно готовимся к нему.
Для журналистов существует специальная часть мероприятия — пресс-подход. Это момент, когда журналисты задают вопросы одному человеку или нескольким. Часто журналисты готовят много вопросов и делят их между собой, чтобы вопросы достались всем. Если не я, то коллега точно задаст этот вопрос, и все узнают нужную информацию.
Итак, однажды девочка-студентка пришла на интервью к какому-то артисту. Она не подготовилась: не знала, кто этот человек, о чем его спросить. Но коллеги передали ей вопрос. И она спросила героя: “А правда ли, что вы возите с собой на гастроли орган?” Артист онемел. Как это — возить с собой орган? А она не знает ни что такое орган, ни к кому она обращается. Чтобы не попасть в такую ситуацию, всегда нужно искать информацию и о герое, и о том что он делает, узнать все по теме. Вообще в журналистской работе большую часть времени мы не берем интервью, а именно готовимся к нему.
А как ты готовишься к внезапным переговорам?
Действую по ситуации, но обычно начинаю засыпать собеседника вопросами: больше никак нельзя достать информацию. Допустим, на работе нужно создать Телеграм-канал. Спрашиваю, зачем? Потому что директор так сказал. Зачем? Потому что где-то должна быть синяя галочка. Зачем? И вот так докапываюсь до сути, чтобы понять полезное действие.
А что происходит, когда ты понимаешь, что переговоры начались?
Сейчас на работе внезапных переговоров очень мало. Раньше, когда я работала журналистом, их было предостаточно. Это происходит, когда ищешь героя, когда договариваешься с ним и берешь у него интервью. А готовиться нужно обязательно. Нам на журфаке рассказывали историю, которую, думаю, преподаватель приводит студентам из курса в курс.
Для журналистов существует специальная часть мероприятия — пресс-подход. Это момент, когда журналисты задают вопросы одному человеку или нескольким. Часто журналисты готовят много вопросов и делят их между собой, чтобы вопросы достались всем. Если не я, то коллега точно задаст этот вопрос, и все узнают нужную информацию.
Итак, однажды девочка-студентка пришла на интервью к какому-то артисту. Она не подготовилась: не знала, кто этот человек, о чем его спросить. Но коллеги передали ей вопрос. И она спросила героя: “А правда ли, что вы возите с собой на гастроли орган?” Артист онемел. Как это — возить с собой орган? А она не знает ни что такое орган, ни к кому она обращается. Чтобы не попасть в такую ситуацию, всегда нужно искать информацию и о герое, и о том что он делает, узнать все по теме. Вообще в журналистской работе большую часть времени мы не берем интервью, а именно готовимся к нему.
Для журналистов существует специальная часть мероприятия — пресс-подход. Это момент, когда журналисты задают вопросы одному человеку или нескольким. Часто журналисты готовят много вопросов и делят их между собой, чтобы вопросы достались всем. Если не я, то коллега точно задаст этот вопрос, и все узнают нужную информацию.
Итак, однажды девочка-студентка пришла на интервью к какому-то артисту. Она не подготовилась: не знала, кто этот человек, о чем его спросить. Но коллеги передали ей вопрос. И она спросила героя: “А правда ли, что вы возите с собой на гастроли орган?” Артист онемел. Как это — возить с собой орган? А она не знает ни что такое орган, ни к кому она обращается. Чтобы не попасть в такую ситуацию, всегда нужно искать информацию и о герое, и о том что он делает, узнать все по теме. Вообще в журналистской работе большую часть времени мы не берем интервью, а именно готовимся к нему.
А как ты готовишься к внезапным переговорам?
Действую по ситуации, но обычно начинаю засыпать собеседника вопросами: больше никак нельзя достать информацию. Допустим, на работе нужно создать Телеграм-канал. Спрашиваю, зачем? Потому что директор так сказал. Зачем? Потому что где-то должна быть синяя галочка. Зачем? И вот так докапываюсь до сути, чтобы понять полезное действие.
А что происходит, когда ты понимаешь, что переговоры начались?
“А правда ли, что вы возите с собой на гастроли орган?” Артист онемел. Как это — возить с собой орган?
Меня пригласил участвовать в них Максим Волков, который позже стал главредом этого журнала. Мы проводили игры в Зуме. Один участник — потенциальный клиент, другой — редактор. У клиента есть легенда и, как правило, ловушка: хитрое условие оплаты, нереальный срок, сложная иерархия согласований или ограниченный бюджет.
Задача редактора — за 15 минут разговора найти все эти ловушки, разобраться в задаче или отказаться от условий, о которых потом будет жалеть. Это сложно и не всегда получается, но помогает взглянуть на себя и других со стороны, отработать теорию и получить обратную связь от таких же студентов. Это игра помогла мне не бояться задавать вопросы собеседнику, выстраивать структуру разговора, научиться отказываться от невыгодных условий и не болтать лишнего.
Задача редактора — за 15 минут разговора найти все эти ловушки, разобраться в задаче или отказаться от условий, о которых потом будет жалеть. Это сложно и не всегда получается, но помогает взглянуть на себя и других со стороны, отработать теорию и получить обратную связь от таких же студентов. Это игра помогла мне не бояться задавать вопросы собеседнику, выстраивать структуру разговора, научиться отказываться от невыгодных условий и не болтать лишнего.
Расскажи про факультативные занятия по переговорам, которые вы организовали в Школе.
Школа мне очень помогла, несмотря на то, что там дали только теорию. Если будет хоть какая-то практика, это вообще круто. Допустим, ты готовишься к переговорам. Начинаешь, как в колл-центре, по скрипту говорить первое, второе и третье. Отрабатываешь теорию на практике. В итоге начинаешь по-другому смотреть на коммуникацию: немного со стороны, отстраняешься от предмета разговора, прямо как в книжке описывает Кэмп. Как будто я выхожу из своего тела и смотрю на то, как я веду диалог. И когда ты знаешь теорию, вот так абстрагироваться гораздо проще.
Как Школа помогла тебе вести переговоры?
“А правда ли, что вы возите с собой на гастроли орган?” Артист онемел. Как это — возить с собой орган?
Меня пригласил участвовать в них Максим Волков, который позже стал главредом этого журнала. Мы проводили игры в Зуме. Один участник — потенциальный клиент, другой — редактор. У клиента есть легенда и, как правило, ловушка: хитрое условие оплаты, нереальный срок, сложная иерархия согласований или ограниченный бюджет.
Задача редактора — за 15 минут разговора найти все эти ловушки, разобраться в задаче или отказаться от условий, о которых потом будет жалеть. Это сложно и не всегда получается, но помогает взглянуть на себя и других со стороны, отработать теорию и получить обратную связь от таких же студентов.
Это игра помогла мне не бояться задавать вопросы собеседнику, выстраивать структуру разговора, научиться отказываться от невыгодных условий и не болтать лишнего.
Задача редактора — за 15 минут разговора найти все эти ловушки, разобраться в задаче или отказаться от условий, о которых потом будет жалеть. Это сложно и не всегда получается, но помогает взглянуть на себя и других со стороны, отработать теорию и получить обратную связь от таких же студентов.
Это игра помогла мне не бояться задавать вопросы собеседнику, выстраивать структуру разговора, научиться отказываться от невыгодных условий и не болтать лишнего.
Расскажи про факультативные занятия по переговорам, которые вы организовали в Школе.
Школа мне очень помогла, несмотря на то, что там дали только теорию. Если будет хоть какая-то практика, это вообще круто. Допустим, ты готовишься к переговорам. Начинаешь, как в колл-центре, по скрипту говорить первое, второе и третье. Отрабатываешь теорию на практике. В итоге начинаешь по-другому смотреть на коммуникацию: немного со стороны, отстраняешься от предмета разговора, прямо как в книжке описывает Кэмп. Как будто я выхожу из своего тела и смотрю на то, как я веду диалог. И когда ты знаешь теорию, вот так абстрагироваться гораздо проще.
Как Школа помогла тебе вести переговоры?
Ничего нового я тут не скажу. Все исходит из логики и психологии. Например, на улице нельзя догонять человека: нужно всегда идти ему навстречу, чтобы он тебя видел. При разговоре с ним нужно улыбаться. Идешь, улыбаясь, смотришь на человека — и он начинает улыбаться тебе в ответ. Разговор идет легче. Надо ходить там, где оживленное движение, где много людей. Всегда нужно представляться и говорить, зачем ты все это спрашиваешь. Одно время я ходила на опросы с фотографом. Вот тут приходилось сложнее, потому что нужно было уговорить человека еще и сфотографироваться: не все этого хотят. Когда выходишь на опрос и сталкиваешься с абсолютно незнакомыми людьми, они открываются по-другому. Оказывается, они намного более доброжелательные и компетентные, чем я думала.
Конечно, в каждом городе свои особенности. Одно время я проводила опросы в Воронеже — это город-миллионник. Люди там настороженные, более скептически настроенные: “А зачем это вам? А почему вы это спрашиваете? А где вы это будете использовать?”. А в небольшом Снежинске все более открытые. Это маленький закрытый город в Челябинской области с населением менее 52 тысяч человек. Я спрашивала, как зовут собеседников. Мне сразу выдавали все: фамилию, имя, отчество, дату и место рождения. Были готовы предоставить чуть ли не паспортные данные, рассказать про детей и мужей. Возможно, это была реакция лично на меня. Но контраст двух этих городов был явно заметен.
Как ты советуешь опрашивать людей на улице?
Да, много всего было. C детства помню книгу Дейла Карнеги “Как завоевать друзей и оказывать влияние на людей”. На журфаке нам читали лекции про то, как вести переговоры. В процессе работы у меня сложилась большая практика — я даже начала писать методичку о том, как проводить опросы у людей на улицах. Правда, дело до конца не довела: методички так и нет, только разрозненные заметки.
В двух редакциях на протяжении нескольких лет я еженедельно проводила опросы на улицах. Я знаю, что для многих моих коллег это стрессовая ситуация: они лучше уволятся, чем пойдут на улицу кому-то задавать вопросы. И я сформулировала для себя правила, как переступить через состояние паники. Это была реальная практика.
В двух редакциях на протяжении нескольких лет я еженедельно проводила опросы на улицах. Я знаю, что для многих моих коллег это стрессовая ситуация: они лучше уволятся, чем пойдут на улицу кому-то задавать вопросы. И я сформулировала для себя правила, как переступить через состояние паники. Это была реальная практика.
Изучала ли ты до школы и до наших игр по переговорам сами переговоры?
Ничего нового я тут не скажу. Все исходит из логики и психологии. Например, на улице нельзя догонять человека: нужно всегда идти ему навстречу, чтобы он тебя видел. При разговоре с ним нужно улыбаться. Идешь, улыбаясь, смотришь на человека — и он начинает улыбаться тебе в ответ. Разговор идет легче. Надо ходить там, где оживленное движение, где много людей. Всегда нужно представляться и говорить, зачем ты все это спрашиваешь.
Одно время я ходила на опросы с фотографом. Вот тут приходилось сложнее, потому что нужно было уговорить человека еще и сфотографироваться: не все этого хотят. Когда выходишь на опрос и сталкиваешься с абсолютно незнакомыми людьми, они открываются по-другому. Оказывается, они намного более доброжелательные и компетентные, чем я думала.
Конечно, в каждом городе свои особенности. Одно время я проводила опросы в Воронеже — это город-миллионник. Люди там настороженные, более скептически настроенные: “А зачем это вам? А почему вы это спрашиваете? А где вы это будете использовать?”.
А в небольшом Снежинске все более открытые. Это маленький закрытый город в Челябинской области с населением менее 52 тысяч человек. Я спрашивала, как зовут собеседников. Мне сразу выдавали все: фамилию, имя, отчество, дату и место рождения. Были готовы предоставить чуть ли не паспортные данные, рассказать про детей и мужей. Возможно, это была реакция лично на меня. Но контраст двух этих городов был явно заметен.
Как ты советуешь опрашивать людей на улице?
Да, много всего было. C детства помню книгу Дейла Карнеги “Как завоевать друзей и оказывать влияние на людей”. На журфаке нам читали лекции про то, как вести переговоры. В процессе работы у меня сложилась большая практика — я даже начала писать методичку о том, как проводить опросы у людей на улицах. Правда, дело до конца не довела: методички так и нет, только разрозненные заметки.
В двух редакциях на протяжении нескольких лет я еженедельно проводила опросы на улицах. Я знаю, что для многих моих коллег это стрессовая ситуация: они лучше уволятся, чем пойдут на улицу кому-то задавать вопросы. И я сформулировала для себя правила, как переступить через состояние паники. Это была реальная практика.
В двух редакциях на протяжении нескольких лет я еженедельно проводила опросы на улицах. Я знаю, что для многих моих коллег это стрессовая ситуация: они лучше уволятся, чем пойдут на улицу кому-то задавать вопросы. И я сформулировала для себя правила, как переступить через состояние паники. Это была реальная практика.
Изучала ли ты до школы и до наших игр по переговорам сами переговоры?
Да, бывает такое. Когда нарушают мои границы. Вспомнила случай с мужем: подошел, начать советовать мне что-то. Сначала я не поняла, что происходит, а потом включилась агрессия, я начала отстаивать свою позицию, не слышала того, что он говорит. Может быть, он и правильно говорил, но я уже защищалась. В итоге получился неконструктивный диалог. Потом уже провели “разбор полетов”, выяснили, что один непрошенный совет равен двум оскорблениям.
Но с незнакомыми людьми или с коллегами работу над ошибками провести не получится. Допустим, в транспорте на тебя накричал незнакомый человек. Когда на меня нападают не по делу, я впадаю в ступор и не знаю, что сказать и как вообще на это реагировать. Или, например, на работе мне могут сказать, что я буду работать в нерабочее время. Никто не переходит на личности, не оскорбляет, однако меня ставят перед фактом, а не спрашивают. Мне это не нравится, и я теряюсь.
Я могу дать свой ответ на агрессию, открыто говорить о своих интересах, заявлять свою позицию. Это могут быть вполне банальные вещи: я не обязана быть лучшим сотрудником в мире и на все соглашаться. Одно проговаривание и осознание этого уже ценно. А еще у меня есть хобби: я вяжу. Это меня тоже успокаивает.
Но с незнакомыми людьми или с коллегами работу над ошибками провести не получится. Допустим, в транспорте на тебя накричал незнакомый человек. Когда на меня нападают не по делу, я впадаю в ступор и не знаю, что сказать и как вообще на это реагировать. Или, например, на работе мне могут сказать, что я буду работать в нерабочее время. Никто не переходит на личности, не оскорбляет, однако меня ставят перед фактом, а не спрашивают. Мне это не нравится, и я теряюсь.
Я могу дать свой ответ на агрессию, открыто говорить о своих интересах, заявлять свою позицию. Это могут быть вполне банальные вещи: я не обязана быть лучшим сотрудником в мире и на все соглашаться. Одно проговаривание и осознание этого уже ценно. А еще у меня есть хобби: я вяжу. Это меня тоже успокаивает.
Бывал ли у тебя ступор во время переговоров? Из-за чего?
Да, бывает такое. Когда нарушают мои границы. Вспомнила случай с мужем: подошел, начать советовать мне что-то. Сначала я не поняла, что происходит, а потом включилась агрессия, я начала отстаивать свою позицию, не слышала того, что он говорит. Может быть, он и правильно говорил, но я уже защищалась. В итоге получился неконструктивный диалог. Потом уже провели “разбор полетов”, выяснили, что один непрошенный совет равен двум оскорблениям.
Но с незнакомыми людьми или с коллегами работу над ошибками провести не получится. Допустим, в транспорте на тебя накричал незнакомый человек. Когда на меня нападают не по делу, я впадаю в ступор и не знаю, что сказать и как вообще на это реагировать. Или, например, на работе мне могут сказать, что я буду работать в нерабочее время. Никто не переходит на личности, не оскорбляет, однако меня ставят перед фактом, а не спрашивают. Мне это не нравится, и я теряюсь.
Я могу дать свой ответ на агрессию, открыто говорить о своих интересах, заявлять свою позицию. Это могут быть вполне банальные вещи: я не обязана быть лучшим сотрудником в мире и на все соглашаться. Одно проговаривание и осознание этого уже ценно. А еще у меня есть хобби: я вяжу. Это меня тоже успокаивает.
Но с незнакомыми людьми или с коллегами работу над ошибками провести не получится. Допустим, в транспорте на тебя накричал незнакомый человек. Когда на меня нападают не по делу, я впадаю в ступор и не знаю, что сказать и как вообще на это реагировать. Или, например, на работе мне могут сказать, что я буду работать в нерабочее время. Никто не переходит на личности, не оскорбляет, однако меня ставят перед фактом, а не спрашивают. Мне это не нравится, и я теряюсь.
Я могу дать свой ответ на агрессию, открыто говорить о своих интересах, заявлять свою позицию. Это могут быть вполне банальные вещи: я не обязана быть лучшим сотрудником в мире и на все соглашаться. Одно проговаривание и осознание этого уже ценно. А еще у меня есть хобби: я вяжу. Это меня тоже успокаивает.
Бывал ли у тебя ступор во время переговоров? Из-за чего?
Люблю вязать на спицах. Вяжу свитера, шарфы, шапки, сумки, елочные игрушки. Это 2018 год, меня сфотографировал сын
Люблю вязать на спицах. Вяжу свитера, шарфы, шапки, сумки, елочные игрушки. Это 2018 год, меня сфотографировал сын
Чаще всего я волнуюсь, когда не ожидаю подвоха. Думаю, на любых переговорах уровень стресса зависит от новизны: если с тобой такое случается впервые, ты будешь волноваться. Первый раз попросить скидку волнительно. Даже если ты знаешь теорию, знаешь, что потратишь всего 30 секунд своего времени, а если и откажут, это нестрашно.
Я вспомнила технику работы со страхом, которая пришла из индуизма. Я заговорила про страх, потому что кажется, что волнение на переговорах растет из страха. Это касается работы с любым страхом. Страх — это только то, что хочет нас напугать, дестабилизировать, выбить из колеи. Другой цели у страха нет. И когда вспоминаешь об этом, проникаешься этим осознанием, страх становится меньше. У меня это работает.
Я вспомнила технику работы со страхом, которая пришла из индуизма. Я заговорила про страх, потому что кажется, что волнение на переговорах растет из страха. Это касается работы с любым страхом. Страх — это только то, что хочет нас напугать, дестабилизировать, выбить из колеи. Другой цели у страха нет. И когда вспоминаешь об этом, проникаешься этим осознанием, страх становится меньше. У меня это работает.
Есть ли у тебя рецепт, как не волноваться на переговорах и отказываться от невыгодных условий?
Чаще всего я волнуюсь, когда не ожидаю подвоха. Думаю, на любых переговорах уровень стресса зависит от новизны: если с тобой такое случается впервые, ты будешь волноваться. Первый раз попросить скидку волнительно. Даже если ты знаешь теорию, знаешь, что потратишь всего 30 секунд своего времени, а если и откажут, это нестрашно.
Я вспомнила технику работы со страхом, которая пришла из индуизма. Я заговорила про страх, потому что кажется, что волнение на переговорах растет из страха. Это касается работы с любым страхом. Страх — это только то, что хочет нас напугать, дестабилизировать, выбить из колеи. Другой цели у страха нет. И когда вспоминаешь об этом, проникаешься этим осознанием, страх становится меньше. У меня это работает.
Я вспомнила технику работы со страхом, которая пришла из индуизма. Я заговорила про страх, потому что кажется, что волнение на переговорах растет из страха. Это касается работы с любым страхом. Страх — это только то, что хочет нас напугать, дестабилизировать, выбить из колеи. Другой цели у страха нет. И когда вспоминаешь об этом, проникаешься этим осознанием, страх становится меньше. У меня это работает.
Есть ли у тебя рецепт, как не волноваться на переговорах и отказываться от невыгодных условий?
Многое. Я часто пишу подводки к текстам, посты в соцсети. Я читаю все, что публикуется на нашем портале, выбираю самое интересно и пытаюсь максимально сжато передать эту информацию людям. Взгляд пользователя пролетает по соцсетям мельком, и нужно успеть зацепить человека. А журналисты, особенно новостники, часто переходят на лексику чиновников, даже не замечая этого, потому что они постоянно с ней сталкиваются. Они начинают так же легко считывать этот бюрократический код, как сами чиновники. В итоге я чаще всего перевожу текст с чиновничьего языка на нормальный. Этот навык подачи информации из школы для меня оказался очень ценным.
Я постоянно вижу ошибки в верстке: тут заголовок оторван от основного текста, здесь поля слишком маленькие. Я переделала все карточки для соцсетей на нашем портале после обучения. Правила верстки уже невозможно “развидеть”.
За пять лет на журфаке у меня было много практики. Но что удивительно: информация в Школе редакторов и на журфаке никак не пересекалась. Это было существенное дополнение для меня, потому что на журфаке явно проседал блок по представлению информации. Мы много говорили о смыслах, о том, в каких условиях будем работать. Но мало — о форме, о том, в каком виде подать информацию, чтобы она дошла до читателя, чтобы ее восприняли. Я закончила вуз в 2014 году. Тогда все-таки информации было не так много, как сейчас. Не было такой борьбы за внимание читателя. Сейчас все изменилось.
Я постоянно вижу ошибки в верстке: тут заголовок оторван от основного текста, здесь поля слишком маленькие. Я переделала все карточки для соцсетей на нашем портале после обучения. Правила верстки уже невозможно “развидеть”.
За пять лет на журфаке у меня было много практики. Но что удивительно: информация в Школе редакторов и на журфаке никак не пересекалась. Это было существенное дополнение для меня, потому что на журфаке явно проседал блок по представлению информации. Мы много говорили о смыслах, о том, в каких условиях будем работать. Но мало — о форме, о том, в каком виде подать информацию, чтобы она дошла до читателя, чтобы ее восприняли. Я закончила вуз в 2014 году. Тогда все-таки информации было не так много, как сейчас. Не было такой борьбы за внимание читателя. Сейчас все изменилось.
Что из школы пригождается чаще всего в работе?
Многое. Я часто пишу подводки к текстам, посты в соцсети. Я читаю все, что публикуется на нашем портале, выбираю самое интересно и пытаюсь максимально сжато передать эту информацию людям. Взгляд пользователя пролетает по соцсетям мельком, и нужно успеть зацепить человека. А журналисты, особенно новостники, часто переходят на лексику чиновников, даже не замечая этого, потому что они постоянно с ней сталкиваются. Они начинают так же легко считывать этот бюрократический код, как сами чиновники. В итоге я чаще всего перевожу текст с чиновничьего языка на нормальный. Этот навык подачи информации из школы для меня оказался очень ценным.
Я постоянно вижу ошибки в верстке: тут заголовок оторван от основного текста, здесь поля слишком маленькие. Я переделала все карточки для соцсетей на нашем портале после обучения. Правила верстки уже невозможно “развидеть”.
За пять лет на журфаке у меня было много практики. Но что удивительно: информация в Школе редакторов и на журфаке никак не пересекалась. Это было существенное дополнение для меня, потому что на журфаке явно проседал блок по представлению информации. Мы много говорили о смыслах, о том, в каких условиях будем работать. Но мало — о форме, о том, в каком виде подать информацию, чтобы она дошла до читателя, чтобы ее восприняли. Я закончила вуз в 2014 году. Тогда все-таки информации было не так много, как сейчас. Не было такой борьбы за внимание читателя. Сейчас все изменилось.
Я постоянно вижу ошибки в верстке: тут заголовок оторван от основного текста, здесь поля слишком маленькие. Я переделала все карточки для соцсетей на нашем портале после обучения. Правила верстки уже невозможно “развидеть”.
За пять лет на журфаке у меня было много практики. Но что удивительно: информация в Школе редакторов и на журфаке никак не пересекалась. Это было существенное дополнение для меня, потому что на журфаке явно проседал блок по представлению информации. Мы много говорили о смыслах, о том, в каких условиях будем работать. Но мало — о форме, о том, в каком виде подать информацию, чтобы она дошла до читателя, чтобы ее восприняли. Я закончила вуз в 2014 году. Тогда все-таки информации было не так много, как сейчас. Не было такой борьбы за внимание читателя. Сейчас все изменилось.
Что из школы пригождается чаще всего в работе?
На журфаке мы много говорили о смыслах.
Но мало — о форме, о том, в каком виде подать информацию, чтобы она дошла до читателя
Но мало — о форме, о том, в каком виде подать информацию, чтобы она дошла до читателя
Поучаствовать в факультативных занятиях по переговорам в Школе или организовать их самостоятельно. Прочитать книгу Юлии Гиппенрейтер про ненасильственное общение. Провести с собой психологическую работу: чем стабильнее ты и твоя психика, тем лучше ты чувствуешь свои границы и свою зону ответственности. Когда ты устойчив, тебе легче абстрагироваться.
Не думай, что все пропало, если тебе скажут “нет”. Выбор всегда есть. Это не последний клиент в жизни, ты не пойдешь по миру и не будешь просить милостыню на паперти. Когда выходишь из парадигмы конечности всего — денег, работы, хороших людей, компаний, — переходишь в парадигму бесконечности. Там всем всего хватит: и еды, и денег, и хороших руководителей, и прекрасных коллег. Когда есть эта парадигма изобилия, перестаешь так сильно держаться за конкретный успех, конкретную удачу, конкретное “да”.
Редактировала и верстала Галина Назарова
Иконка с сайта flaticon.com
Не думай, что все пропало, если тебе скажут “нет”. Выбор всегда есть. Это не последний клиент в жизни, ты не пойдешь по миру и не будешь просить милостыню на паперти. Когда выходишь из парадигмы конечности всего — денег, работы, хороших людей, компаний, — переходишь в парадигму бесконечности. Там всем всего хватит: и еды, и денег, и хороших руководителей, и прекрасных коллег. Когда есть эта парадигма изобилия, перестаешь так сильно держаться за конкретный успех, конкретную удачу, конкретное “да”.
Редактировала и верстала Галина Назарова
Иконка с сайта flaticon.com
Что посоветуешь прочитать и сделать, чтобы научиться вести переговоры?
На журфаке мы много говорили о смыслах.
Но мало — о форме, о том, в каком виде подать информацию, чтобы она дошла до читателя
Но мало — о форме, о том, в каком виде подать информацию, чтобы она дошла до читателя
Поучаствовать в факультативных занятиях по переговорам в Школе или организовать их самостоятельно. Прочитать книгу Юлии Гиппенрейтер про ненасильственное общение. Провести с собой психологическую работу: чем стабильнее ты и твоя психика, тем лучше ты чувствуешь свои границы и свою зону ответственности. Когда ты устойчив, тебе легче абстрагироваться.
Не думай, что все пропало, если тебе скажут “нет”. Выбор всегда есть. Это не последний клиент в жизни, ты не пойдешь по миру и не будешь просить милостыню на паперти. Когда выходишь из парадигмы конечности всего — денег, работы, хороших людей, компаний, — переходишь в парадигму бесконечности. Там всем всего хватит: и еды, и денег, и хороших руководителей, и прекрасных коллег. Когда есть эта парадигма изобилия, перестаешь так сильно держаться за конкретный успех, конкретную удачу, конкретное “да”.
Редактировала и верстала Галина Назарова
Иконка с сайта flaticon.com
Не думай, что все пропало, если тебе скажут “нет”. Выбор всегда есть. Это не последний клиент в жизни, ты не пойдешь по миру и не будешь просить милостыню на паперти. Когда выходишь из парадигмы конечности всего — денег, работы, хороших людей, компаний, — переходишь в парадигму бесконечности. Там всем всего хватит: и еды, и денег, и хороших руководителей, и прекрасных коллег. Когда есть эта парадигма изобилия, перестаешь так сильно держаться за конкретный успех, конкретную удачу, конкретное “да”.
Редактировала и верстала Галина Назарова
Иконка с сайта flaticon.com
Что посоветуешь прочитать и сделать, чтобы научиться вести переговоры?
